Медиапляски на кладбище сочувствия

То что наша пресса - говно (en masse, так сказать) - это не тайна. Пресса желта, поверхностна, безграмотна и чрезмерно сенсационна. Что говорят и что пишут наши журналисты - это удавиться. Например, не так давно видел репортаж, какого-то задрота, который через каждые четыре пять слов произносил протяжно-натужное "Э-ээ-э-э...". И это по центральному, блджад, каналу. Стоит в напряженной позе, всем своим видом выражая репортажность с места событий, лицо суровое, напрягся, выпалил как из пулемета слов двадцать (тон тревожный), и тут же подавился своими мыслями ("Э-ээ-э-э..."), выдавил еще слов шесть и снова подавился... Не знаю с чем это связанно. Наверное с падением качества образования, или с изобилием блатных в вузах и на телевидении - не знаю. Но факт остается фактом: молодые журналисты пост90-х активно переняли манеру западной репортажной журналистики. Причем именно манеру - просто образ, я полагаю, не вслушиваясь в содержание репортажей. Как и все наше прочее эпигонство (телеигры, сериалы, развлекательные программы), в этот продукт тоже дрянь и попса. Про фактические ошибки в публикациях (когда очевидно, что автор нихера не понимает в предмете), про копипасту копипасты с копипасты откровенного фэйка, про попытки подать любое говно, как сенсацию ("Шок! Героиня телесериала "Любовь в вагоне" необыкновенно похудела!") я не говорю - итак всем известно. Плагиат образов, стилей, методик. Всякий отстой, почему-то, перенимается активнее всего. Сколько стебались над западными журналистами за то, что они снимают людей попавших в полную жопу (и даже гибнущих), но при этом сами не спасают? Драматическим голосом: "Смотрите! Смотрите! Он тонет! Где же полиция и спасатели! Неужели он так и утонет!? О Боже! О Боже!! Он утонул!! Смотрите он утонул! Какой кошмар! Да Даллас надолго запомнит эту трагедию..." Спокойным голосом: "Все. Сняли". Мечтательно: "Это был мой лучший репортаж". Так вот. Наши тоже приблизились к этому. Пока еще не полностью, конечно, но уже. Я говорю о "труапокптельстве" - взятие интервью у родственников погибших, раненных и пропавших без вести. В прошлом году в Красном море погибли дайверы (пропали примерно в таком же стиле, как те четверо, которых недавно спасли). Первым делом куда бежать? Правильно к жене одного из пропавших брать, повизгивая от сладострастного восторга, интервью у рыдающей женщины с младенцем на руках. Круто? Разбирает вас, пожиратели сосисок, глядеть на чужую беду в утренней программе новостей? Взрыв на шахте. Из ада выбираются уцелевшие, горноспасатели уходят вниз искать тех, кому не повезло, у кого бы взять интервью? Конечно у женщины, на чьих глазах вытащили на поверхность труп мужа, лучше, конечно взрослого сына, но и мужа сойдет. На худой конец можно поговорить с кем-нибудь из родственников пропавших без вести. Моряки застряли в Китае без денег, жратвы, топлива и почти без связи: кул! Надо снять плачущую двенадцатилетнюю девочку, которая не может дозвониться папе с мамой, сидящим в перегретой, воняющей солярой консервной банке в нескольких тысячах километров от дома. Это вместо того, чтоб зажать в углу кого-нибудь из ответственных лиц, и задать ему пару скверных вопросов, наставив видеокамеру ему прямо в рожу.

Я конечно понимаю: им платят за зрелищность. Цинизм - необходим журналисту, иначе он свихнется. Я тоже злой и равнодушный. И скорее всего я бы тоже стал так делать, а то и хуже. Но когда я вижу такое в программе новостей, я жалею, что у зрителя на пульте нет кнопки: "Понизить рейтинг".

Август как всегда.

Август тяжел. Погода скачет, как обезумевший павиан, порождая боль в висках. Дела - говнее чем обычно, но это не удивляет.
Езда на велике без навигации - интересный спорт. Позавчера накатал аж 15 км, всего чуть -чуть отклонившись на северо-восток от правильного направления. Не успел и глазом моргнуть, а между мной и целью моей поездки пролегла чудовищная полоса оврагов, гаражей, пустырей и болот в русле небольшой речушки, километра на полтора - два. Соваться туда пешком черевато: можно встретить стаю собак, группу наркоманов, цыган или бомжей. На велике - еще череватее. На сильно пересеченной местности, среди узких, местами заболоченных троп, заброшенных рельсов, внезапных корявых бетонных мостков и лестниц велик скорее помеха, поскольку сковывает маневренность и не позволяет перемещаться скрытно. Но я полез. Очень не хотелось делать четырехкилометровый крюк, через знакомые районы Города, которые маячили на горизонте, на кончике широкой и прямой как палка улицы. Меня поманила небольшая асфальтированная дорожка, которая вела в обход гаражей в дебри извилистого гнилого русла реки. Я подумал, что она так или иначе должна куда-то выводить, спешился и пошел по ней. Она обошла гаражи, прошла над заросшим лесом обрывом, где шумели воды цвета свежего бетона уходя в трубу под холмом , и скоро вывела меня на абсолютно пустынные ржавые рельсы в три ряда. Рельсы уходили в нагромождение чудовищных промышленных построек. Прямо передо мной стеной стоял лес, с насыпи было видно, что его впереди метров семьсот. Мать, мать, мать... В такие минуты начинаешь задумываться, а в Москве ли ты? Если иллюзии у меня и были, то среди пейзажа, больше всего напоминавшего "Пикник на обочине", они нахер рассеялись. Я огляделся, стай диких кинойдов, в таких местах чрезвычайно опасных, видно не было (храбрецы идут на... ну в общем туда, находят хорошую стаю, и разгоняют ее к хуям голыми руками). Пойду ка, я назад, подумал я, и тут с той же стороны. что и я вышла группа средеазиатов. "Таджики", увидев меня сильно прихуели, я тоже, но они гораздо сильнее: они явно не ожидали встретить тут велосипедиста. Я вежливо поздоровался, и непринужденно спросил дорогу. Куда, спросили таджики. Туда, сказал, я махнув на далекие силуэты высоток, тонущие в мареве. Таджики посовещались, и стали уточнять, куда конкретно я желаю попасть. Чеширские коты, мля, целая бригада. Наконец мы определились с местом, и один молодой парень вызвался меня проводить. Мы шли по рельсам минут двадцать, которые показались мне вечностью: шпалы, полупровалившиеся в грунт, и поросшие подорожником, заборы, технологические пустыри с ржавыми вагонетками. Одинокий кинойд проводивший нас взглядом. Звон насекомых. Тяжелый жар вечернего солнца. Казалось вот-вот из зарослей пижмы , чертополоха и полыни выйдут на рельсы усталые люди в прорезиненных плащах, таща на спинах тяжелые вещмешки с хабаром, придерживая руками ремни грязных ободранных калашей... Большую часть дороги я пронес велик на себе. Удовольствие ниже среднего. Мой проводник, к чести его сказать, довел меня почти до места, попрощался и канул в зарослях. Вскоре я увидел его фигурку, спешащую через циклопический бетонный плац к далеким развалинам строительной техники. Еще через пятнадцать минут я вынырнул на пустынной дороге среди заводов, и почти сразу заметил знакомые ориентиры - за поворотом виднелась вдали улица, которую я знаю с детства. Мой дом оказался в четырех километрах к западу. Навигация - это вешь...